Казаки потихоньку да помаленьку спускают земельку. Немец все прибирает к рукам. Лет десять тому назад, когда оренбургская кубанка была в ходу, оренбургские торговцы, купцы и мещане бросились снимать участки казачьих офицеров и начали засевать хлеба. Но горячка скоро прошла. Следующие затем неурожайные годы охладили землевладельцев не по призванию, и аршинники скоро забили отбой. Участки опустели и оставались незанятыми до настоящего года. Теперь немец пришел. Этот народ дело знает крепче. Немец идет тихонько, без горячности, но твердым шагом. Сперва осмотрит местечко, потом уже ступит ногой и ступит крепко. Казаки-землевладельцы в аренду сдают участки не с охотой, думают, что и немцы разорятся и уйдут, поэтому дело повелось серьезное: «купи навечно!» Немец не прочь и так. И теперь участки в 30-ти и 50-ти верстах от Оренбурга почти все скуплены за баснословные цены. Один участок лет 15 тому назад был куплен за 6 тысяч рублей, теперь же продан за 40 тысяч. Казаки руки греют да посмеиваются над немцем. Немец не замечает насмешек — он, закрывшись лохматым воротником, незаметно сам смеется. И как не смеяться! Казачья аристократия в былое время сама землю ковыряла. Отцы и деды теперешних представителей землевладения жили по поселкам, пахали, боронили, водили скот, сами ягнят и телят кормили и почти вместе с ними пили и ели. Потомки их, получив землю в собственность, не приглядывались к ней: копать грязь, камень и навоз не было охоты. Немец-богач не боится грязи. Грязь с тела, говорит, смыть можно, с души грязь плохо смывается. Немец купил участок за 40 тысяч. Привез машины, накупил скота и у него еще осталось на черный день 15 тысяч. Этот богач-немец в овчинном тулупе, покрытом какой-то сарпинкой, едет в глушь, живет в землянке, кует, плотничает, шьет и проч. А придет весна, он засевает до 150 десятин хлеба своими рабочими силами. Семья у него большая; сам с семьей он косит, жнет и молотит. Везде у него машины; сам и машины чинит— копейку не разбрасывает. Да, исподтишка немец смеется над казаками. Немец присмотрел на участках кое-что кроме песчаной и глинистой земли, годной только под посев хлеба. Он нашел мрамор, о котором у нас и понятия не имеют. Нашел мельничные жернова, нефть, каменный уголь, фарфоровую глину и проч. В будущем на казачьих участках вырастут пятиэтажные дома-заводы.
В Донгузском поселке, в 25 верстах от Оренбурга, на постоялом дворе богатый немец остановился отдохнуть проездом на купленный участок. С виду немец — мужик мужиком, лицо только широкое бритое. Немец завел разговор о местном климате, о снеге, водополье и прочих вещах, интересных ему, как земледельцу. От присутствующих на постоялом дворе русских, по костюму интеллигентных людей, немец ничего толкового не добился. Представительный русский торговец или целовальник сознался, что мало наблюдает погоду. Одно веское замечание сделано было немцу, что на этих участках разорились несколько богатых купцов. Немец на это ответил: «Мы, авось, не разоримся. Ваши русские сами не работали, они и присмотреть за рабочими не умеют, а мы сами работаем, и работаем все машинами. Нам хлеб дешево придется, мы дешево и продавать будем. От нас и русские научатся дешево убирать хлеб и много собирать его с поля».
От извозчиков немец больше узнал. Эти сказали, что сеять в здешнем месте лучше и выгоднее кубанку-белотурку, сеять нужно сколь возможно раньше, не дожидаясь, когда земля «прочахнет», при урожае цены на уборку поднимаются в три и четыре раза против обыкновенных.
На дворе стояла временная оттепель. По улице — непролазная грязь. Из окошка постоялого двора видно было, как извозчики-солевозы и хлебовозы мучились при переезде через крутую речку Донгуз. Мост давно уже разобран, но не убран. Немец пожалел извозчичьих лошадок, удивился своеволию содержателя моста. Да и было чему удивляться. Мост не убран совсем, потому что было еще начало марта и водополья бояться еще рано, но проезд по мосту прекращен, потому что середина его разобрана. Немец спросил: «Почему так скоро мост уничтожен?» Один извозчик сказал, что мост сломался и поправлять уже не к чему, потому что весна скоро. Другой извозчик сказал, что мост вовсе не сломался, а содержатель пользуется условием, на котором снял содержание его. В условии сказано: перед водоразлитием, но не раньше 1 марта, содержатель может снять мост; и содержатель каждый год 1 марта разбирает мост через Донгуз, и с тех пор проезжающие мучаются. — «Чудный русский человек, — сказал немец, — разве контракт нельзя переменять, если он неудобен, об этом нужно заявить в губернскую управу». — «Заявить об этом никто не может, потому что заявлений ни от кого не примут». — «Да, в вашей губернии земства нет и гласных у вас тоже нет, которые могли бы заботиться о ваших интересах, ну, наверное, само уездное начальство ездит и видит, что от этого злоупотребления страдают люди и животные. Почему не сделают здесь постоянный мост?» — «Делали, 6 тысяч рублей отдали, да только на год того моста хватило». — «Да ведь тут рядом каменная гора, почему каменный мост не сделают?» — «Каменная гора сто сажень от поселка, видите, у жителей все хлевы и заборы из камня, на каменный мост денег много нужно». — «Можно из камня сделать дешевый мост: от берега сделать каменные выступы, по середине оставить проход для протока воды каких-нибудь четыре сажени, поднять мост выше, тогда и переезд был бы постоянный и легкий».
У немца на язык хорошо выходит, и на деле славно. Поживем, посмотрим, увидим, а пока и немец карабкается на земляной крутой берег, рядом с разломанным мостом.
Оренбургский край. 1894. 3 апреля.